Если это не успех военно-патриотического воспитания, то что тогда успех?
Иногда это действительно герои –
"Будут в преданьях навеки прославлены
Под пулеметной пургой
Наши штыки на высотах Синявина,
Наши полки подо Мгой" –
иногда за неимением лучшего военные пропагандисты сочиняют историю про "подвиг обозника рядового Иосифа Бонга". В любом случае, однако, записи в хрестоматиях есть.
Но случай с Соединенными Штатами показывает, что бывает и так: постоянные военные кампании есть, а хрестоматий нет.
На то можно, конечно, возразить, что как раз в этом и заключается величие Соединенных Штатов и вообще победоносных демократий. В пьесе Брехта ученик Галилея Андреа мыслит стандартно: "Несчастна та страна, у которой нет героев...", на что Галилей возражает: "Нет! Несчастна та страна, которая нуждается в героях". То есть культ героев и надобность в героях суть признаки ручного управления, тогда как в благоустроенной стране (и, соответственно, в благоустроенной армии), где работают регулярные механизмы, такой надобности нет, все и так идет как надо.
Нельзя сказать, чтобы Брехт был совсем неправ. Мы знаем, сколь часто культ героев (причем подлинных героев) использовался, чтобы затушевать неисправность надстоящего руководства. А ведь если бы оно было на высоте, возможно, и в героических подвигах не было бы надобности.
Разрыв с традицией военного этоса, которая роднит гомеровских героев, рыцарей Средневековья, солдат российской, затем советской, затем снова российской армии, был бы вовсе необъясним, если бы отечественный философ не заметил, что так бывало и прежде: "Сила в самом "насильственном", самом грубом и осязаемом своем аспекте, то есть в аспекте военной мощи, предстает как сумма, соизмеримая с каждым из составляющих ее слагаемых – личной крепостью и личной отвагой каждого отдельного гоплита или рыцаря.
Напротив, мощь византийской державы едва ли кто мыслил себе как слагаемое телесных и духовных сил отдельных стратиотов (воинов. – Прим. ред.); скорее это некая иррациональная величина, в которую входят такие составляющие, как абстрактный авторитет присвоенного Константинополем "римского имени", искусство изощренной дипломатической игры, хитрости военных инженеров и так далее".
То есть отвержение героизма за ненадобностью в истории случалось и прежде (заметим, что и о персидских героях, прославившихся в сражениях за Ксеркса и Дария, тоже ничего не известно). Тут военная сила империи предстает как торжество абстрактной машинерии, в которой нет места индивидуальному героизму. Всесметающая механическая мощь самодостаточна. Какие еще герои-моряки –
"И слова равняются в полный рост:
"С якоря в восемь. Курс – ост.
У кого жена, брат –
Пишите, мы не придем назад.
Зато будет знатный кегельбан".
И старший в ответ: "Есть, капитан!" –
потребны авианосной группе 6-го флота. "Устрашитеся!" – и весь сказ.
Единственная проблема в том, что вся эта византийско-персидская сверхмощная машинерия испытана лишь в кампаниях, более напоминающих cpaжeниe Пeтpyшки Укcycoвa c квapтaльным – "Becь нeпpиятeльcкий флoт пocлe oтчaяннoгo coпpoтивлeния нaшeмy кpeйcepy "Money enough" cдaлcя eмy бeзycлoвнo. Пoтepь yбитыми и paнeными c oбeиx cтopoн нe былo". То есть были, но только с той стороны, которую не жалко.
Настоящему, реальному боестолкновению, при котором все на кону, всепобеждающая механистическая сила, не нуждающаяся в героях, не подвергалась.
Что, с одной стороны, хорошо – настоящая война, она всем война во всем своем ужасе, и не приведи Господи. С другой стороны, громко раздающийся из-за океана клич "С нами Бог, никто же на ны" пока не подвергался верификации. И несокрушимая военная мощь демократии проверялась лишь несокрушимой готовностью высечь море по примеру царя Ксеркса. Впечатляет, но не вполне.
*Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Оригинал материала читайте на РИА Новости
