В самом начале весны у первого и последнего президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева день рождения. "Новая газета" и радио "Эхо Москвы" запустили по этому поводу флешмоб. Читателям предлагается написать имениннику открытку с поздравлениями. А редакция уж доставит.
Судя по тому, как отреагировала на инициативу широкая общественность, не все открытки, которые получит Горбачев, будут исполнены добрых пожеланий. Похоже, открытки с добрыми пожеланиями составят меньшую часть корреспонденции Михаила Сергеевича.
Оно и неудивительно. Подавляющее большинство заставших Советский Союз сожалеют о его распаде. Это, в конце концов, была страна-первопроходец, одной ногой стоявшая в неблагополучии, зато другой уже в утопии. Фантастически развившая образование и науку, создавшая уникальную медицинскую систему, сумевшая обеспечить после абсолютной бедности базовые социальные блага для своих граждан.
Не только в идеологии этой страны, но и в самом коллективном сознательном и бессознательном ее граждан был заложен прорыв к новой, солидарной и осмысленной жизни, основанной на совсем иных принципах, нежели классическое homo homini lupus est.
И вот случилась "перестройка" – великолепный термин, внедренный Михаилом Сергеевичем. Со стороны смотрелось все это примерно так. Допустим, загудел у вас кулер в компьютере, а вы берете кувалду и ка-а-ак вдарите по нему! А потом опять ка-а-ак вдарите!
Потому что у вас есть план: вы задумали из осколков старого компьютера создать новый, с экраном в два раза больше, и с винчестером в четыре, и чтобы кулер, конечно, не гудел.
В какой-то степени так и было. Роковой наивности хватало. Хватало и многолетней усталости. И следует признаться честно, что далеко не один Горбачев молотил по стране кувалдой, хотя его кувалда, конечно, была побольше, чем у остальных.
Я вовсе не поклонник этой исторической уже личности, скорее, наоборот. Но к проклятиям в адрес старика, которому стукнет восемьдесят девять, не могу отнестись иначе как с грустью. Ведь все, что он делал, он делал очень давно – а далекое прошлое не должно вызывать страстей, даже если последствия приходится расхлебывать по сей день.
Понятное дело, что если Советский Союз развалился, то президент его со своей функцией не справился. Можно согласиться с тем, что Михаил Сергеевич на высоком посту изрядно наломал дров, но вот согласиться с тем, что он делал это в одиночку, было бы очень наивно.
Ведь помогали ему по мере своих сил, и весьма активно, очень многие: соратники, спецслужбисты, диссиденты, номенклатура, интеллигенция, духовенство, комсомольские работники, будущие обретатели и накопители капиталов и так далее.
Многие помогали сознательно, имея в виду свой личный интерес. Кто-то поддался всеобщей преобразовательной лихорадке. Но как только речь заходит о виноватом в распаде сверхдержавы, упоминается именно Горбачев. В этом есть определенный смысл: кто главный, тот и за все ответственный. За ореол власти следует платить.
Я знавал одного председателя колхоза, который, как подвыпьет, рассказывал неизменно одну и ту же историю. На закате коммунизма к ним в колхоз приехал Горбачев, ну, понятное дело, не специально к ним, проездом остановился показаться перед камерами с глубинным народом. "Захотел в туалет… – понижая голос, вспоминал председатель. – Я его… в туалет водил". На этом мемуар заканчивался. Никаких сенсационных подробностей председатель не сообщал. И зло ругал Михаила Сергеевича за развал страны.
Однако на тот момент, на момент их парадоксального знакомства, Горбачев был Генеральным секретарем ЦК КПСС, верховным жрецом абсолютной власти. Личность его, в общем, в данной ситуации не имела значения, – имело значение лишь то сакральное, что он воплощал.
Не Горбачева, но это сакральное председатель водил туалет, застывая у двери в благоговейном карауле, и осознание этого факта многие годы спустя продолжало кружить ему голову. Разочарование в такой сакральности оборачивается абсолютным презрением. И Михаил Сергеевич, выпустив из рук вожжи перестройки, не оправдал надежд впоследствии чехвостившего его на чем свет стоит председателя, хотя сам этот председатель совсем неплохой бизнес поимел на своем колхозе в постперестроечное время.
Да, Горбачева ругают многие, обогатившиеся или сделавшие карьеру именно благодаря его неосмотрительным действиям. Однако никто отчего-то не спешит швырнуть ему в лицо приватизированные заводы и обретенные капиталы. Слова, в обесценивании которых так часто и так справедливо упрекают последнего генерального секретаря, остаются лишь словами.
Я вижу здесь ключевой парадокс: политика Горбачева состояла в том, чтобы не брать на себя ответственность за страну, но в результате этой политики именно его сделали козлом отпущения за все, что с этой страной произошло.
Между тем, в стремлении уйти от ответственности, не отвечать прямо на дыбом уже стоящие вызовы своего времени, Горбачев явился типичным представителем поздней советской номенклатуры. Такова была элита последних времен Союза – не кровожадная, покладистая, однако фатально лишенная энергии и агрессии, травмированная сталинскими чистками и уставшая от ритуальной необходимости изображать веру в идеал, который она уже в силу своей антропологии не могла воспринять.
Так, менее чем за неделю до дня рождения Горбачева пришло скорбное известие: в возрасте девяноста пяти лет скончался последний маршал Советского Союза Дмитрий Язов. Его оплакали многие из тех, кто запросто отправил бы Михаилу Сергеевичу ругательную открытку.
Однако, если мы посмотрим на то, как повел себя маршал во главе силовой составляющей попытавшегося изолировать (или поигравшего в изоляцию) Горбачева ГКЧП, то увидим тот самый до боли узнаваемый стиль.
Ведь, подобно тому, как Горбачев стал во главе самораспустившегося Советского Союза, Язов стоял во главе самопобедившей самой мощной в мире армии. Ввел в собственную столицу танки и бросил хлопцев в шлемах с развеселой толпой наедине. То, что в результате этого гудерианства случилось так мало жертв, – заслуга исключительно высокой организованности советского солдата.
Как и Михаил Сергеевич, маршал взялся за гуж и сказал, что не дюж. Зачем было в таком случае вообще браться, он умолчал. Впрочем, один из покинутых им на площади танков прекрасно послужил постаментом для восходящего Ельцина.
В свое время широко тиражировали пленку с кающимся Язовым: "Разрешите, я скажу несколько слов для Михаила Сергеевича?" – "Говорите". – "Дорогой Михаил Сергеевич. Я старый дурак. До конца моих дней меня будет жечь позор за принесенные вам, стране и народу беды..." А ведь заслуженный человек, фронтовик, в личном мужестве никак не откажешь ему.
Потом устаканилось, Дмитрий Тимофеевич приосанился и не раз помахал кулаками после драки, свои извинения перед Сергеичем довольно быстро забыв. Ну а перед хлопцами в танках и перед оставшимися без страны гражданами СССР никто извиняться не подумал. Маршалы перед солдатами не каются.
Стиль, если отбросить риторику, тот же самый, не самых плохих, в общем-то, не жестоких и не алчных людей. Но в жизни территорий, на многих из которых до сих пор идут процессы распада, эти люди сыграли роковую роль.
Думаю, это было невольно. Попытки задним числом сделать из того же Горбачева чуть ли не антиштирлица старина Оккам со своей бритвой одобрил вряд ли бы. Все слишком хорошо объясняется и без этого, и слишком хорошо ложится на общий тогдашний настрой. Хотя даже для самого Михаила Сергеевича сегодня престижнее изображать многолетнего тайного диссидента, чем возницу, загремевшего вместе с повозкой.
Что действительно трудно простить экс-генсеку – это пошлейшее участие в рекламе пиццы, когда осколки вверенной ему страны корчились в муках девяностых. Здесь действительно какое-то абсолютное дурновкусие, на уровне глумления.
А ведь нельзя не заметить, что та самая перестройка, стремительно обернувшаяся крахом, имела на самом деле и здоровое начало. Народ на какое-то короткое время вновь почувствовал себя субъектом истории, ощутил свое призвание и свои силы.
Сколько автохтонных умельцев, вдохновившись, начали творить! Один из таких в недалеком дворе, помню, самостоятельно спроектировал и собрал автомобиль, более похожий то ли на лодку, то ли на гроб, и разъезжал на нем, гордясь, с жутким грохотом и выстрелами, окутанный клубами черного дыма.
Книжные магазины наводнились книжками из сокровищниц мировой мысли, ранее запрещенными закостеневшей властью, купить их можно было за гроши. Люди смотрели довольно весело, сохраняя лояльность стране. В преодоление трудностей многие еще верили.
Однако гайки стали не просто ослаблять, а откручивать и тащить себе в карман. И делали это именно элиты вместе с теми, кто этим элитам был близок. Никто из рулевых это не остановил, и главный рулевой Михаил Сергеевич тоже остался индифферентен.
Собственно, очень много деструктивного было попросту навязано сверху теми же, кто ослабил гайки. Только действовали они, навязывая, не привычными кондовыми советскими методами, но более современными, манипулятивными, которые дурно освоили и на том погорели. И первое в мире государство сверхидеи ждал постыдный конец во имя торжества полиэтиленовых пакетов.
Это, безусловно, и личная трагедия Горбачева. И проклятия в его адрес как минимум запоздали. В конце концов, среди нас живет легендарная уже фигура, находившаяся в эпицентре Красного Заката – хотя бы по факту места и ранга. И фигура, как мы уже заметили, крайне типическая.
Что толку проклинать короля Лира, даже если он вздумал рекламировать пиццу? Король, как известно, лишь первый среди равных. Тем более что Михаил Сергеевич давно уже король в изгнании. Пусть будет здоров и живет долго. И вы, клянущие его на чем свет стоит, оставьте старика в покое. Да, в решающий исторический момент он оказался ни холоден, ни горяч, но много ли среди вас самих холодных и горячих?
Лучший фильм Кустурицы, "Подполье", заканчивается великолепной фразой: "Простить – можно. Забыть – никогда". Не только в случае Михаила Сергеевича она уместна.
*Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
