Тридцать лет назад выставка Исачева стала для Минска настоящей культурной сенсацией — ее посетило более 200 тысяч человек. К сожалению, сам художник своей оглушительной славы так и не увидел — он скончался за 5 месяцев до нее, в возрасте 32 лет.
Вдова художника дала эксклюзивное интервью Sputnik Беларусь. О том, что такое "работать женой художника", у кого сегодня самая большая коллекция произведений Исачева и почему их нет в официальных белорусских собраниях — читайте в первой части беседы.
Люди из СССР
— Во многих статьях Александра называют русским художником…
— Вот тут и хочется выбросить слоган "Мы — из СССР!". Вопрос так не стоял. Мы с Сашей, конечно, относились к идеологическим диссидентам (подчеркиваю: идеологическим, не политическим), вернее, нас туда "автоматом" определили, но… Мы (теперь я уже имею в виду абсолютное большинство людей) все-таки были единым народом, многонациональным, со своими традициями, языковой культурой, местными нюансами, но все же — единым. Народом, имеющим историю с общими трагедиями и общими достижениями, общей Победой в Великой Отечественной войне. Простите, но мои родители — два ветерана Великой Отечественной, встретившие Победу в Берлине и там оформившие свой брак. Отец — белорус, мать — украинка. У меня в советском паспорте в графе "национальность" была запись по отцу и месту проживания — "белоруска". Саша по отцу считался русским, хотя мать — местная уроженка и жили они в Речице. Так кто же наши дети?
А еще надо учитывать менталитет речичан. Во-первых, Гомельская область входила в историческую черту оседлости еврейского населения. Во-вторых, открытие нефтяных месторождений в Речицком районе привлекло в регион специалистов со всего Советского Союза: из Москвы, Ленинграда, Средней Азии, Сибири и т. д.
Люди оседали в нашем городе, их дети сидели с нами за одними партами… Никому в голову не приходило, что наступят времена "национальных квартир". Мы понимали, что есть и скрытый государственный антисемитизм, и другие сложности в официальной национальной политике. Без проблем и быть не могло в многонациональном государстве.
Поймите же, мы жили в едином культурно-историческом пространстве. Когда с детства слышал, а потом и пел вместе с родителями и бабушками песни на русском, белорусском и украинском языках, трудно понять и принять то, что творится сегодня. Слово "русский" звучало часто как синоним слова "восточнославянский", а иногда и шире. А часто — как альтернатива понятию "советский". Новым поколениям, воспитанным в других исторических реалиях, трудно, наверное, это понять. Что бы ни говорили сегодня, но никто не мешал мне изучать белорусский язык и в школе, и в университете, а сильнейшая белорусская проза создана во времена Союза. Был и такой предмет, как литература народов СССР. А русский язык выполнял важнейшую функцию: обеспечивал межнациональное общение.
Юный Исачев, пробующий себя в поэзии, пытался писать и на русском, и на белорусском языках. Поэтом он не стал — стал художником.
Я была рада этому "тунеядству"
— Правда ли, что много работающего художника грозились привлечь за тунеядство?
— В Ленинграде гонялись за неофициальными художниками. В провинции было проще. Иногда пугали. Но применить статью тогдашнего кодекса тоже было не так просто. "Тунеядец" — понятие, имевшее свое юридическое определение. Я сейчас точно не процитирую, но суть его в том, что это человек, не работающий, живущий за счет других против их воли. Разумеется, "моя воля" была "за". На тот момент я эту статью знала наизусть.
— Обсуждали ли вы с ним когда-нибудь вариант официального продвижения: соцреализм, вступление в союз художников — сытую и благополучную жизнь взамен удела непризнанного гения? Что он думал по этому поводу?
— Этот вопрос исключался с самого начала и никогда не вставал. Официально работающим человеком в семье была я. А удел "непризнанного гения" — это было романтично, это работало на повышение самооценки, на самоутверждение. Повторяю: мы были молоды! Мы были романтичны, но не инфантильны. Мы не боялись жить и делать свою жизнь с нуля и по-своему. Я же говорю: время было другое… Брожение хиппи, там- и самиздат, подпольный рок, редкие выставки неофициальных художников…
— Александр уезжал в Ленинград, говорят, жил чуть ли не на улице…
— Не верьте этим избитым дурацким штампам: "голодал", "продавал работы за ничто", "никуда не мог устроиться" и т. п. Романтика "блуждания по Петербургу Достоевского" касается нескольких месяцев 73-го года. Он мог в любой момент приехать домой. Но ему так нравилось…
Уехали они тогда вместе с Игорем Шпадаруком: хотели поближе сойтись с творческой средой, увидеть изнутри "подпольную" культуру. Ленинград тогда принимал лимитчиков (работа с временной пропиской и общежитием). Устроились в какой-то зеленхоз или что-то в этом роде. Словом — зацепились. Одним из центров тогдашнего культурного андеграунда была квартира Константина Кузьминского… Жизнь здесь кипела. Поэты, художники… Кто-то читает свои стихи, кто-то демонстрирует холсты или графику. Девчонки- машинистки заняты перепечаткой текстов. Костя между делом дает указания. Споры, разговоры, "лекции по российской изящной словесности"… То он (Исачев) был членом какого-то молодежного литературного объединения, то участвовал в репетициях какой-то полуофициальной театральной труппы, ставившей "Гамлета" (роль Меркуцио)…
Все это позднее вспоминалось и рассказывалось с юмором. Никакой горечи не испытывал от приводов в милицию из-за своего убойного прикида а-ля "хиппи". Наоборот! Повествовалось об этом с веселой гордынькой.
Работу потерял (не за этим приехал!), общежитие и прописку потерял. Но продолжал еще несколько месяцев существовать в Ленинграде на "полулегальном" положении: по друзьям, по знакомым. Случалось, ночевал на скамейке в парке или в парадной. Погреться и выпить чашечку "двойного" кофе заходил в кафе на углу Невского и Владимирского — знаменитый "Сайгон". Все творческие люди того времени знали легенду о "неразменном сайгоновском рубле" — когда все перезанимали друг у друга рубль, который рано или поздно возвращался…
Но немало родилось легенд о его "нищенском" существовании той поры. И что "бедный" художник кипятил чайничек на вечном огне на Марсовом поле… Прям Веллера не хватает! Читаешь некоторые материалы — и создается впечатление, что он всю жизнь так или почти так прожил… И никому из этих "рассказчиков легенд" не приходит в голову задать себе элементарный вопрос: а что, Исачев по Ленинграду с чайником или котелком гулял? Чтобы Вечный огонь на Марсовом поле ночью в качестве плиты использовать? Такой "предусмотрительностью" Исачев точно не страдал.
Он не был "забитым жизнью" художником
— Но потом вы пытались уехать в Питер уже вместе?
— "Потусовался" он в Питере до холодов. В Речицу вернулся в декабре 1973 года. Я в 10-м классе. Вот тут и началась уже "наша история". Началась настоящая работа. Все, что происходило до этого, было скорее "пробой пера", в чем-то еще "игрой". С 1974 года по-настоящему заявляет о себе Исачев-художник.
Когда мы поженились (летом 74-го), организовалась жизнь в семье и обеспечены были условия для его работы. Ездили в Ленинград вдвоем. Бывали у Кузьминского. Помню, даже помогала оформлять одну из квартирных выставок. Посмотрела на богему собственными глазами. Много интересного и спорного… Благодаря К. Кузьминскому несколько Сашиных работ экспонировались на выставках в ДК им. Гааза (1974) и в ДК "Невский".
После известного запрета на искусство, противоречащее принципам соцреализма, это были первые большие официально разрешенные выставки неофициальных художников в Ленинграде. Нескончаемые очереди, забитые народом залы, атмосфера протестного праздника! На выставке в "Невском" мы познакомились с Георгием Михайловым. Он приобрел у Саши несколько работ. Пригласил нас в гости, показал свой домашний "выставочный зал" в двухкомнатной квартире советского образца.
С этих пор Сашины работы стали постоянно экспонироваться в квартире Михайлова. И продаваться тоже. Очень скоро Исачев занял одно из ведущих мест на этих вернисажах. Подчеркиваю, мы жили не в Ленинграде, а в Речице. И картины писались в Речице. Они доставлялись в Ленинград и выставлялись у Михайлова. Поэтому мне не совсем понятно, о каком "ленинградском периоде" порой говорят. По какому критерию его выделяют?
Попытка осесть там не удалась. Мы вернулись в Речицу, жили с родителями, получили отдельную трехкомнатную квартиру (дом моих родителей пошел под снос), я окончила университет, с тех пор более 36 лет работаю в школе (ныне гимназии). У нас росли дети. Регулярно ездили (а чаще летали) в Ленинград…
Бывали в Москве, отдыхали в Пицунде… Сиживали в ресторанах "Баку", "Москва", "Невский", "Яр" (ленинградцы и москвичи поймут), выезжали в прибалтийские кемпинги в Вийтно и Норусе побаловаться финскими баньками… Я уже не говорю о музеях, храмах, пригородах Петербурга, театрах, концертах… Я понимаю, что это никак не вяжется с плаксиво-трагедийными текстами о "забитом жизнью" художнике. Но это было частью нашей жизни. А главное — работа за мольбертом. Сознательно не устраивался на работу, чтобы быть свободным для творчества.
Да, не все и не всеми понималось и принималось, были и осложнения с властями, была и своя драматургия в отношениях друг с другом… Это и есть жизнь, результатом которой стало творческое наследие художника.
Полотна вместе уже не собрать
— Исачева называют очень плодовитым художником. Он ушел из жизни совсем молодым и оставил более 500 полотен. Правда ли, что в семье практически не осталось его картин — часть из них была украдена, многое было раздарено и продано при жизни художника? Правда ли, что грабители целенаправленно искали именно Исачева и что были и другие кражи у владельцев его полотен?
— Это правда. Кстати, в каталоге отдельной рубрикой представлены похищенные работы.
— Легко ли он вообще расставался со своими работами?
— Думаю, да. Некоторые считал программными. Некоторые оставлял в семье. Но, пережив творческий процесс создания картины, болел уже другим замыслом.
— Исачева сегодня называют самым дорогим современным белорусским художником на мировых арт-рынках. Как вы к этому относитесь?
— Философски… И к ценам, и к разговорам о ценах… Работа стоит столько, сколько за нее реально готов кто-то заплатить. А декларировать можно суммы с любым количеством нулей. Это еще не факт, что ее купят. Не была свидетелем сделок на мировых арт-рынках и сведений оттуда не получала. Но, в общем, работы Александра сегодня стоят достаточно дорого, смотря кто у кого покупает. И цены будут только расти.
— Какими выросли его дети, чем занимаются?
— Сын Ярослав окончил геологический факультет Гомельского университета. Работает геофизиком в УПСР. Дочь Мария окончила Минский лингвистический университет. Преподает немецкий язык. У обоих семьи, дети. У Ярослава оба сына уже студенты. Старший, Александр, учится на IV курсе БНТУ, младший, Андрей, оканчивает I курс биологического факультета Мозырского педуниверситета. У Марии две дочери и сын. Влада (старшая) оканчивает в текущем году гимназию, Анастасия учится в 4-м классе и делает успехи в музыке (занимается в Речицкой школе искусств на отделениях фортепиано и хореографии). Самому младшему, Иванушке, идет третий годик. Так что я уже "многодетная" бабушка.
Мария рисует для себя. Делает интерьерные росписи у себя в доме. Ярослав в свое время окончил Речицкую художественную школу. Получил первые уроки в мастерской отца. Живописью занимается серьезно. Его работы собраны в коллекции Дмитрия Машковича, хозяина галереи современного искусства "Коралловый куб". А лестничный пролет геологического факультета ГГУ до сих пор украшает большой триптих, выполненный еще во времена студенчества. Очень приятно было через столько лет увидеть его под стеклом (для сохранности).
Наши дети уже значительно старше своего отца, который не дожил 37 дней до 33 лет.
